ГОРОД Человек в своём неведении действует смелей, а потому я охотно останусь при своем неведении. Кафка «Замок» Дневник М. Май 20.. года. Если мужчину не убьёт война, то это обязательно сделает женщина. И она же может спасти его от войны. Внутренней и внешней. Спрятать в подвале, родить сына или стукнуть ногтем по сердцу. А что с другой стороны? То есть что может сделать мужчина по отношению к женщине? Убить? Ну, в том случае, когда «Не ясно, что закончится раньше – любовь или человек». А вот сможет ли он её сделать живой? 1 По вечерам станции метро являют собой поистине удивительное зрелище. Здесь встречаются студенты и старики, богачи и бедняки, городские сумасшедшие и белые воротнички. М. сидел и ждал свой поезд. В Городе метро работает с перебоями: точно не угадать, когда придёт следующий поезд. М. наблюдал за людьми и слушал голоса. М. наносил всё услышанное на нотную бумагу, которой служила тишина. Он закрывал глаза и смотрел на белый лист, где прорисовывались линии, точки и знаки ритма и пауз. Девушка прошла сквозь толпу по одной ей видимому коридору, люди перемещались так, что она могла спокойно идти и никого не задевать. Юбка в пол и колокольчики на лодыжке. Единственное, что её выдавало, – глаза. Смесь жёлтых, карих и зелёных. Не где-то между цветами, а все и сразу. Радужка - палитра художника, пытающегося нарисовать одновременно осенний лес и сумерки в Городе. Девушка села рядом с М. - Ты скучаешь по дому? – спросила она. - Зачем? У меня там никого не осталось: квартиру продали, родители разъехались, - М. отвечал так, словно готовил эту речь несколько лет. - По большому счёту, мне некуда возвращаться, скучать можно только по тому, что там происходило. - Мне кажется, что это просто человеческое свойство: создавать себе состояние скуки или тоски, а затем погружаться в него. Раньше считалось, что тоска – это когда мёртвые скучают по живым, а скука – живые по мёртвым. - А что в этом плохого? Жить и радоваться рано или поздно надоест. Постоянное наблюдение за тем, что происходит, быстро выматывает. Это интересно только в одном случае, когда ты можешь кому-то сказать: «Хей, смотри!». К платформе подъехал поезд. Часть разговора утонула в шуме. За следующие две минуты они выяснили имена друг друга и факт наличия пары общих друзей. М. договорился с собой, что никуда сегодня не поедет. Никаких друзей, посиделок, уюта. Он вцепится в Л. и постарается находиться рядом до тех пор, пока не начнёт засыпать. Что-то с ней было не так, точнее оно было слишком «так». Гипертрофированно правильно. - Главное, найти своего человека, которого этим словом будет неловко называть, - Л. говорила сбивчиво, казалось, что она боится не успеть договорить всё, что нужно сказать. М. замечал это и после, это было её «нормальной» манерой говорить. - А что плохого в слове «человек»? - Оно нелепое. Человеки – это вот они, - Л. обводит пальцем людей, ожидающих следующий поезд. - А нужно существо: «своё», «говорливое», «воспринимающее». Потом, главное, не потерять его. - Если ты его ещё не нашла, значит и не потеряла, это же хорошо. - Пошли. Хватит сидеть, ясно же, что никуда мы сегодня не едем. - Крыша или бродить по улицам? - Крыша. 2 М. и Л. сидели на высоте одиннадцатого этажа и смотрели вниз. Крышу они нашли без труда, оба не раз исследовали Город на предмет открытых подъездов и отсутствия замков на верхних этажах. Снизу шумели машины, играли на гитаре, спорили женщины, которым молча вторили мужья. Сверху было тихо. Небо слишком гордое, чтобы демонстрировать свою мудрость двуногим. М. и Л. нравилось чувствовать себя на границе, находиться в любой точке, которая «между»: небом и землёй, звуком и тишиной, чёрной подворотней и светом фонаря. В этих подвешенных местах как-то легко говорилось, можно было вытаскивать из себя одну за другой нелепые истории, переплетения фактов, вымыслов и наблюдений, подсмотренных в Городе. - Ты видел, как в безветренную погоду шелестят листья на деревьях? Если внимательно посмотреть по сторонам, то рядом обязательно найдётся спящая кошка. Она во сне забирается на дерево и играет с листвой. Кошки не любят делать это в своём хвостатом теле, так как всегда находится идиот, который попытается снять «бедное животное» с ветки. - Да, есть такое… А я тут подсчитал: оказывается, за всю жизнь мне удалось потерять сознание лишь дважды. Сдавая кровь и перегревшись на солнце. Ощущение, что я настолько сильно хочу потерять восприятие мира, что тем самым намертво себя к нему пришил. Это раз. А второе открытие: в моей семье было двое сумасшедших. Всегда злился, что в роду никому не хватило ума стать шаманом, ведьмой или самоубийцей. Зато вот психами умудрились аж двое. Кажется, я следующий. Даже интересно, как это будет выглядеть изнутри. - Ты задумывался о том, почему люди любят смотреть на ночное небо? - Задумывался, почему я туда смотрю. Мне нравится видеть на месте неба огромный лоскут чёрной ткани: звёзды становятся гвоздями, - никаких атлантов, только бездушные гвозди. - Отсутствие формы и структуры. - В смысле? - Ночное небо — это отсутствие формы и структуры. В кромешной тьме нет форм, нет расстояний, нет видимой структуры. Мы же очень хитрые и лицемерные создания. С одной стороны, очень хочется всё потерять, отпустить контроль, придуманные схемы и шаблоны, стать всем и ничем. С другой же стороны, гонимся за ясностью и пониманием. Вот мы и смотрим на звёзды. Вроде как формы нет, а вроде и есть. Если начнём совсем распадаться на атомы, сможем подвесить себя на эти «гвозди». 3 Ночь уступила место рассвету, утро же закончилось дорогой до дома. Выяснилось, что живут они рядом. Знакомых общих у них мало, а значит никто не полезет в их взаимодействие. Договариваться о следующей встрече не стали: оба понимали, что она случится сегодня же вечером. Так и произошло. Дневник М. Май 20… года. Пустые улицы. Дома больше напоминают макеты, чем что-то теоретически населённое людьми. Фонари не светят, окна зашторены. Цвет неба – где-то между «перед рассветом» и «только начало светать». Понимаю, что сплю. Понимаю, что не смогу проснуться, даже если очень захочу. Терпеть не могу такие сны: вроде и повеселиться можно, а как-то не тянет. Выхожу на широкую улицу: вокруг со всех сторон дома и дворы. Низкие и высокие, пустые и забитые хламом под завязку. Ощущение макетности усиливается. Вижу кого-то с посохом. Понимаю, что приплыли: в моём сне есть кто-то ещё. И, походу, у этого кого-то, есть какие-то планы на мой сон. Прячусь за дом, стараюсь сильно не фокусировать внимание, наблюдаю. Существо выглядит как обычный человек. Только вот одежда на нём явно неместная: длинные куски бесцветно-серой ткани, намотанные вокруг плеч, рук и пояса. Босой. И посох этот дурацкий. Огромная палка, которую он начинает медленно раскручивать в руках. Скорость увеличивается, палка мелькает сразу со всех сторон. Кажется, что он рисует вокруг себя одновременно треугольники, квадраты и спирали. К ногам человека начинает стекаться серая дымка с поверхности асфальта, куски бесформенной ваты вытекают из подворотен, из подъездов и окон. Существо практически не видно из-за обволакивающего его облака чего-то до жути живого. Посох вращается быстрее, потом резко останавливается и одной стороной впивается в асфальт. Пространство вздрагивает, и рождается первая искра. Облако превращается в пляшущий огонь, так вспыхивает тополиный пух от одной неосторожной спички в детских руках. Это теперь понятно, что всё дело шло к этому – искре и огню, – тогда это было удивительно (читай – ужасающее и прекрасно). В этом утреннем Городе нечто серое и невнятное, собранное в плотное облако, превращалось в настоящее пламя. Существо вновь начало раскручивать посох. Сначала медленно. Казалось, что оно ищет ритм. Потом всё быстрее и быстрее. Горящий пух начал растекаться обратно – во дворы, подъезды и окна. Яркие линии цвета янтаря. Посох вращался до тех пор, пока всё облако не рассосалось и не вернулось на место. Последние огненные линии пробежали по телу существа. Оно опустило один конец посоха на землю и шагнуло в проулок. Терпеть не могу описывать сны. Произошло много всего, а словами получается скупо и сухо. Но это надо было как-то зафиксировать и подумать. Мне редко снится Город, а если снится – это как-то потом проявляется. Будем ждать. 4 Он убегал от друзей при первой же возможности. Любой предлог и повод. Мог отправиться в магазин за едой для всех и уйти дворами, мог выйти покурить в подъезд и исчезнуть, оставив на несколько дней кофту и рюкзак. Телефон выключался сразу, как Л. назначала следующие место и время встречи. Холодный переулок. В нём есть дом, где раньше была церковь. Она и сейчас там есть, пустая и глупая. Официально это называется «отреставрированная». Он обошёл здание, прошёл по границе между пятном новых домов и знаком восклицания древнего облика Города. Сквер. Детская площадка. Скамейки. - Ты принесла? - Куда ж я денусь. - Доставай. Кофе, ром и термос. Сварить первый, добавить второй, спрятать в третий. Всё на месте. Минута на выбор скамейки. Полминуты на то, чтобы избавиться от обуви. Ещё минута на открыть термос и устроиться. - Крепкий. - Кофе или ром? В любом случае, другой бы тебе не понравился. Время на часах и время внутри. Это два разных времени. М. и Л. это приняли за правило, про которое нет смысла говорить. Время на часах останавливалось. Время внутри бежало со скоростью птиц, летящих в сторону дома. Каждая подобная ночь становилась самой длинной в жизни. Они сидели до тех пор, пока один из них не напился. Кофе и ром. Кофе запускает сознание, делает восприятие слегка безумным, но плотным. Ром отправляет это укомплектованное восприятие прямиком в космос. М. начал отключаться. Огромный душный день не мог служить оправданием. Он в них не верил: «оправдание» - попытка окружить слово «правда» нелепыми значками, чтобы скрыть суть. Их спугнул не сон, а холод. Оба босые, уставшие, накаченные тишиной под самую макушку. Короткий марш-бросок через детскую площадку. Тайм-кафе, которое работает ночью. Внутри два таких же получеловека. Сварили гостям кофе, вернулись в гнёзда. В пространстве было 4 комнаты. Одна на вечном ремонте, во второй спали кофевары, в дальней – всегда было душно и пусто. И маленькая комната, которая никак не хотела попадаться на глаза гостям, она сама решала, кого впускать, а кого нет. Их она любила. Комната знала, что М. и Л. покажут ей что-то интересное. И это будет взаимовыгодный обмен. У одной стены диван, у другой – полки с книгами. В центре маленький стол. Спрятанные в бумаге слова хотели звучать. По книгам всегда понятно, когда они хотят молчать, а когда готовы быть прочитанными. Несколько полок, и все переполнены «говорящими» книгами. М. ходил вдоль стены и читал имена авторов. Здесь было всё, что один из двух хотел прочитать или уже прочитал. Всё. Здесь не было «незнакомых» книг. - Бери книгу, давай гадать, они разговорчивые сегодня. - Вселенная, чего я не замечаю? - Макс Фрай тебе говорит… «Напротив него сидело привидение, и он этого не замечал». - Хорошее начало. О! Вот это я не читал, кажется, даже не видел нигде. Откуда она тут взялась… - Дай сюда. Какое-то нелепое имя автора, да и название ни о чём. - Ты ещё выпускающего редактора посмотри, угу. Л. произносит своё имя. То, что в паспорте. М. смотрит удивлённо. - В смысле? - Это имя выпускающего редактора. - Закрывай. Пошли. Срочно. Иначе не выберемся. Не знаю почему, но они, кажется, решили нас забрать к себе. Мы в подвале, тут всё пропахло сном и наваждением. Если мы даже кричать начнём, нас никто не услышит. Больше чем уверен, что кофевары нас с утра даже не вспомнят. А вот нелепо провалиться в одну из книг не хочется. Я мечтал быть проходным персонажем в великом романе. Но не сейчас. Книжные мечты противопоказано лапать руками. Идём. Через полминуты они уже стояли на улице. Ещё через минуту – срезали через двор в сторону дома Л. Стандартный маршрут. Он провожает её до Площади, она что-то говорит о бессоннице и провожает его до подъезда в доме около Моста. Слова на прощание – плебейский пережиток, только молчаливое объятие, это практичнее. Дневник М. Июнь 20… года. Если бы я мог выбирать, то воплотился бы словом - «весной». Не «Весна», а именно «весной». Творительный, со строчной. Я бы включал в себя все цвета от черноты рта мартовского неба, до бледно-голубой жары майского полдня. Во мне был бы ветер: от вьюги до пыльной бури. Я бы звучал так, как звучит Город в 5 утра, когда ты в первый раз в году идёшь на рассвете домой: тепло, влажный асфальт, птицы, отдохнувшие от долгого перелёта, одинокие люди и машины. И, пожалуй, самое важное. Во мне бы не было ностальгии по настоящему. «Весной» – это именно по-настоящему. Когда ты и бог, и жрец, и участник мессы. И во мне бы не было никакого искусства: симфоний, живописи и поэзии. Я бы не был пародией на пародию. Я был бы самой жизнью. 5 Ночной Город, как известно, разительно отличается от своего брата – Города дневного. Дело не в пустых улицах, притихших машинах и отсутствии света. Городу ночью не надо быть красивым или приличным, бедным или богатым, живым или мёртвым. Когда на него никто не смотрит, он может любоваться собой. В Городе есть Улица, где появляются и исчезают дома, за несколько часов вырастают деревья и постоянно меняется ширина дороги. Последнее очень бесило М. Он каждый день мерил ширину Улицы шагами. И всегда ругался на дома, что те, повздорив, разошлись ещё дальше друг от друга. Если же Улица становилась уже, то М. подходил и гладил стены домов, расхваливая яркость стен и чистоту балконов. М. всегда точно выбирал время, чтобы прийти сюда. Это был не конкретный час или время суток. Это было состояние. Но М. ни за что не стал бы его описывать или формулировать. Тогда бы пришлось заново искать все логины и пароли для доступа к Городу. Сегодня они были на Улице вдвоём. М. и Л. Первый выбирал стену и слова для творческого акта, Л. уже вовсю выводила что-то чёрным маркером на бесцветной стене. - Если я расскажу, насколько Город живой, то ты мне не поверишь. Он дышит. Он думает. Ты видела, как по ночам мигают светофоры? Если посмотреть с крыши, то всё это напоминает схватки, знаешь, как перед родами. Вчера я шёл по склону за Театром, там, где ступеньки разрисованные. Я шёл и читал вслух стихотворение Вознесенского. Поэт он так себе. С одной стороны, вроде дело пишет, с другой – как-то плоско и напыщенно. Но один текст у него выбивается: автор то ли сам не понял, что сотворил, то ли внезапно прозрел. - Что за текст? - «Ностальгия по настоящему». Там какая-то живая тоска по откровенности, по прямому доступу к миру, так, чтобы без посредников. Сегодня иду там же, спускаюсь на съезд, вижу надпись «ностальгия по настоящему». И тут не понятно: то ли извиниться, то ли спасибо сказать. - Одно другому не мешает. Скорее даже способствует. М. достаёт маркер и пишет на стене «Ностальгия по настоящему». Отходит на несколько метров, всматривается. Тем временем Л. заканчивает выводить своё послание всем, кто хочет во что-то верить. ‘’не верьте богам, которые не танцуют не верьте богам, которые не горят не верьте богам, не способным на смерть’’ - Мы с тобой словесные маньяки с ярко выраженной вербальной интоксикацией, не находишь? М. смотрит на надпись и молча кивает. - Я бы хотел стать словом. Воплотиться словом. Вчера про это как раз где-то писал. С восторгом бы воплотился словом «весной». - А я бы стала словом «Kiitos». - Это?.. - Финский. Я, когда там первый раз оказалась, долго удивлялась их улыбчивым лицам. Они ходят и улыбаются. Понимаешь? Просто так улыбаются. Старики, дети, молодёжь, все. Я спросила одного: «Почему?». В ответ он улыбнулся ещё шире и сказал: «Знаете, какое самое большое счастье? Родиться финном в Финляндии». Они даже столицу свою называют «Дочь Балтийского моря». А это слово – оно какое-то правильное. Если бы существовал истинный язык, то в нём обязательно бы было - kiitos. М. и Л. идут вдоль Улицы и смотрят, как кошки прячутся во дворы. Ночь близится к концу, а значит хвостатым пора уходить в подъезды спать. В конце Улицы М. замечает людей. Не то чтобы их до этого не было. Они всегда где-то мелькают, но именно в этом месте люди и человечество как факт, начинают себя манифестировать. М. берёт Л. за руку и уводит в сторону дома, молча, шагом, который издалека похож на бег. Сонные, маргинальные, экзистенциальные – так они часто говорили о себе – шли домой. Сначала до Площади, потом к Мосту. Они никогда не договаривались о следующей встрече утром. Л. считала, что утро — это ненадёжная и продажная тварь, которой нельзя доверять. Они гуляли почти каждую ночь. Редкое исключение составляли выходные, когда везде было шумно и многолюдно. Тогда они прятались по квартирам друзей, подъездам и крышам. Выжидали, чтобы на следующий день выбраться на своё свидание с Городом. Дневник М. Июнь 20… года. Сначала про «боль». Дети не знают о ней ничего, кроме рассказов взрослых. Не трогай горячий чайник, а то будет больно. Дети не понимают, но начинают опасаться. Получается: первый пункт – сторониться. Далее они потихоньку взрослеют и понимают, почему этого нужно сторониться: больно же. То есть второй пункт – избегать. Тут вступает в дело вся духовная литература с лозунгами о преодолении страдания, так как на этом этапе они равнозначны боли. Наступает третий этап – презрение. После этого человек влетает в то, что он теряет насыщенность жизни. Боль её возвращает. Вот тут трагедия и начинает струиться по венам баб, и не играет роли, имеет ли эта баба первичные половые признаки женской особи. Четвёртый этап – гордость от боли. И дальше она либо возвращается к презрению под действием мозгоправов, либо становится чем-то сокровенным, способом жить. Презрение останавливает эволюцию, значит пятым пунктом берём – наполнение боли смыслом. Здесь уже она используется для творчества, действий и поиска смысла. Шестой пункт – способ жить. Боль уже не воспринимается как что-то неприятное или важное, она есть. По факту. И она роднее, чем любой внешний объект. И седьмой пункт, высшая ступень эволюции – трансформация боли в любовь. Тут вот я не знаю, как доказать… Больше опыта, меньше теории. Понятие «любовь» имеет примерно такую же лестницу восхождения. Только оно исключает первые три пункта и сразу стартует с четвёртого. И в финале она трансформируется в боль. «Во мне так много тепла, что вода становится пеплом». И снова по кругу – в любую сторону от боли к любви и обратно. Но уже всё равнозначно. Границы стёрты, и ты удивляешься и восторгаешься просто по факту. Пока человек не потеряет разделяющую черту между двумя понятиями, он обречён на бегство от одного и стремление к другому. Но это лишь слова. На практике всё сразу встаёт на место. Любовь - это то, что человек готов принять за любовь. Боль - это всегда боль. 6 Недоверие к утренним часам их и подвело. Их нежелание принимать правила. М. ждал звонка три дня. Л. пропала со всех радаров. Она не писала, не встречалась на улицах. Через несколько дней М. заметил, что она исчезла из всех социальных сетей. Казалось, что её там и не было никогда. М. нарушил своё обещание и постучался в квартиру, где жила Л. Дверь открыла женщина, которая могла бы быть матерью Л. Манеры, речь, музыка, звучащая из комнаты, – всё указывало на то, что такой человек мог воспитать Л. Как минимум, привить ей любовь к хорошим книгам и музыке. - Здравствуйте, а Л. дома? Конечно, М. сказал не так, он назвал паспортное имя Л. и долго извинялся. Но в его голове это звучало именно так. - Кто? – женщина искренне удивилась. Растрёпанный парень с серыми глазами переминался с ноги на ногу и пытался заглянуть внутрь квартиры. - Л. дома? Девочка такая, босая, длинные юбки, безумный взгляд… - Извини, но я не понимаю, о ком ты говоришь. Я живу тут одна, детей у меня нет и не было никогда. Может, ты ошибся этажом или подъездом? Хотя никого похожего я тут не встречала. - Да, наверное, вы правы. Хозяйка квартиры начала закрывать дверь, М. успел рассмотреть трёх кошек, которые выглядывали из-за ног хозяйки квартиры. М. смутился оттого, что получил тот ответ, который он и ожидал услышать. Нервы, ушедшие в загул в последние дни, решили грянуть залпом из всех орудий, зрение М. поплыло, и на секунду ему показалось, что это не кошки, а собаки. И их не три, а одна, но с парой лишних голов. Женщина ещё раз улыбнулась, извинилась за то, что не может помочь, и окончательно закрыла дверь. М. старался не трясти сильно головой, так как непонятно, как поведут себя нервы, отмечавшие победу над человеческой логикой. Он медленно вышел на улицу, огляделся по сторонам, обнаружил единственную дверь во всём доме. Оттуда он только что и вышел. Он обошёл дом несколько раз. А потом нашёл себя смотрящим на стену. Стена, в свою очередь, смотрела на него, М. видел единственное подтверждение факта существования Л. Всего три слова. Здесь нас нет. Снизу две маленьких черты, вначале – значок диеза. М. побежал. Сначала в кафе, где они последний раз были вместе. Потом в бар, после которого была ещё куча всевозможных заведений, где они пили кофе, играли в нарды, пугали персонал и просто ждали наступления ночи. Никто не смог вспомнить «странную девочку, которая была со мной». Тогда М. решил пойти ва-банк. Он начал обзванивать друзей. Несколько человек, которые были общими знакомыми или хотя бы могли таковыми являться. К утру он обошёл десяток клубов, все открытые ночью кофейни и сквоты. Ничего. Никто не знал Л., не было ни одного намёка на то, что она когда-либо существовала. Кроме одного. Того самого, что он видел на стенах домов. Их надписи. Они были везде. В каждом месте, куда он заходил, красовалась одна из их фраз. Где-то стены ностальгировали по настощяему, где-то просили не верить богам, а где-то откровенно смеялись и бросали в лицо – здесь нас нет. М. вспомнил, как Л. рассуждала об этом. О «здесь нас нет». Любое место и любой человек не может оказаться где-либо дважды. Это возможно только в одном случае: если этих человек – двое. «Всё дело во времени, понимаешь? Если изменилось время, значит изменился ты. И наплевать, откуда на это смотреть. Даже состав крови меняется каждую минуту. Что же говорить про целого тебя? Если постоянно меняются отдельные составляющие, то целое волей или не волей будет следовать за ними. Но меняется и точка отсчёта, понимаешь? А значит и отследить эти изменения нельзя. Изнутри точно нельзя. Это можно сделать вдвоём, но остаться где-то вдвоём, теми самыми, какими-то «собой» – нельзя. Вдвоём это дважды нельзя. Но знаешь, что можно? Рассказать другому о том, что и как изменилось. Вот и получается, что если ты где-то подумал: «Я здесь», - то ты уже не здесь или это уже не ты. Не совсем ты. Второй же ткнёт тебя носом в изменения. Это настоящая магия. Магия для двоих, когда можно сказать: «Хей, смотри!». 7 Он стоял посреди Улицы и смотрел куда-то, где вот-вот должно было появиться солнце. Он не помнил, как тут оказался и куда двигаться дальше. Л. нет и не было. Стены кричат буквами. Это значит, что возможно только два варианта. Точнее три. Но сейчас никто не смог бы убедить М. хоть в чём-то, что бы не дарило надежду. «Первое. У меня раздвоение личности или я просто сплю. Либо у меня какое другое расстройство психики. Не самый плохой вариант. Надо перечитать свои дневники, проверить историю интернет-посещений. Убедиться в том, что предки меня наградили своим безумием». М. сделал первый шаг в сторону дома. Туда, где его могли ждать хоть какие-то ответы. «Второе. Это большой розыгрыш. Большой масштаб, но вполне реализуемо. Здесь опять же всё просто проверить. Покараулю сутки у подъезда и выясню». Шаги М. стали увереннее, он уже чувствовал опору под ногами, строил планы и почти убедил себя, что всё можно исправить. «Третье». Нервы проснулись вновь, теперь они дружным хором кричали о том, что об этом нельзя думать. Это опасно. «Город её забрал. Или спрятал. Или её никогда не было, но Город дал мне несколько дней наглухо счастливой жизни». М. почти бежал в сторону дома. Нужно было срочно проверить все возможные варианты и придумать ещё несколько. Что угодно, кроме Города. Он был готов идти в атаку на любого, кроме Города. Тут он был безоружен. Переступив порог квартиры, М. почти сразу упал на пол. Он уснул. Пару часов сна его сознание потратило на бегство по лабиринтам. М. преследовали то кошки, то трёхголовый пёс. Сон закончился тем, что М., зажатый в тупике, развернулся, достал лучшую из своих ухмылок и сказал: «Говорят, что вера сильнее материи. Давайте проверим?». Когда М. пришёл в себя, он загрузил тело в душ, довёл его до кухни и влил внутрь две чашки кофе. Теперь он был готов ко всему. Через пару часов М. убедился, что вариант с безумием не имеет права на существование. То есть он не исключал вероятности, что сошёл с ума. Но это точно не было связано с Л. Двое суток спустя он понял, что и второй вариант не имеет права считаться реальным. Когда дворник у дома, где должна была жить Л., уже решил, что парень останется тут ещё на сутки, и принёс ему куртку, М. отступил. Оставался третий вариант. Город решил забрать своё. М. шёл по Улице, он хотел высмеивать каждый переулок и дом, их нелепость и напыщенность, их пустоту и картонность. Он говорил вслух, стараясь подбирать максимально колкие выражения. Он даже был готов налететь с кулаками на одну из стен. Закончилось всё тем, что М. повздорил с парой пьяных парней, возвращавшихся из клуба. Получив разок по голове, М. успокоился. Дневник М. Июнь 20… года. Ну что, давай посмотрим, что есть в сухом остатке. Если Вселенная бесконечна, значит так кто-то уже делал. И значит, что у него либо получилось, либо нет. Если бы это вызывало какое-то короткое замыкание звёздных нервов, то нас бы не было. Но, нас здесь и нет. Если же отбросить всю эту романтику, то что остаётся. Стабильное М+Ж. Только вот Ж местами коротит и исчезает. Время, как известно, структура не постоянная, а значит подвергается редактированию. Так что давай разберёмся по факту. Во времена, когда искусство есть лишь пародия на пародию жизни, можно попытаться вывернуть всё наизнанку. То есть превратить жизнь в искусство. Если с этим справился какой-то древнегреческий писатель, то почему бы и мне не попробовать. Хуже есть куда, но усугубить никто не мешает. 8 Город не говорит с теми, кто пытается с ним торговаться. Но между стенами и Городом нет разницы, а значит попасть на личную аудиенцию можно через кирпичных стражей. План был прост настолько, что для большинства горожан он звучал как «слишком сложно». Для начала М. запасся свободным временем, кофе с ромом и воспоминаниями. Кофе и ром делали своё дело, время и воспоминания позволяли писать не отвлекаясь. М. рассказывал своему блокноту всё, что случилось с ним и Л. Он выдавал информацию сухо, чтобы нельзя было придумать ни одной лишней интерпретации. М. дозированно наносил на бумагу сухие данные: цвета, одежда, диалоги, перемещения в пределах Города. Единственное, в чём М. врал, откровенно врал себе и Городу, была концовка истории. Последние страницы рассказывали о том, как Л. вернулась. Тогда они снова начали гулять по ночам, ходить на цыпочках по крышам и превращать стены в хранилище своих переживаний. М. специально упоминал названия улиц, ориентацию домов и ключевые узлы Города. В том месте, где заканчивалась правда, там, где М. сидел ночью на крыше и в полусознательном состоянии описывал, как он сидит на крыше, начиналась ложь. Она была его просьбой и ультиматумом. Когда история была готова, М. разобрал блокнот на отдельные страницы, пересчитал в кармане маркеры и спустился на Улицу. У него был запас букв в голове и целый арсенал исписанных листов. Можно было начинать Обряд. Он клеил на стенах Города страницы своей истории, перемещался к следующему дому и писал «Здесь нас нет». Через несколько часов, когда закончились листы и перестал писать маркер, М. успокоился. Ровно до следующего утра. Кофе, ром, воспоминания и чистые листы. Он был готов повторять Обряд столько раз, сколько потребуется. Слова проявлялись на бумаге снова и снова. М. уже сам начал верить в свою историю. Всё, что не умещалось в блокноте, наносилось маркером на стену. Горожане, казалось, не замечали эти проявления чей-то безумной фантазии. Город превратился в огромную книгу с историей, повторяющейся десятки раз. Подъезды, проходные дворы, переходы, стены домов. Кирпичные истуканы решили предъявить всему миру факт наличия своей кровеносной системы. Синяя, чёрная, красная. Она проступала буквами, словами и знаками. 8 В одну из ночей, когда кошки были серыми, вывески неоновыми, а люди спящими, М. в очередной раз вышел на Обряд. Отправился расписывать стены заклинаниями или заклятиями – он никак не мог определиться с выбором термина. Одно дело, когда ты тупо веришь в идею и реализуешь её. Но совершенно другое – когда идея становится живой и тащит тебя. Через тоннель темноты, где воздух и время неподвижны, на Улицу, где движение есть суть происходящего. Единственное правило Обряда гласило: там, где ходил всегда, обязательно нужно свернуть туда, где никогда не был. В одну из таких ночей М. долго стоял и смотрел на исписанную вчера стену. В такие моменты принято говорить, что не веришь глазам своим. М. шептал своё заклинание, перебивая его защитной мантрой: «Скептик, заткнись и умри». Стена, на которую пыталась взобраться его тень, манифестировала миру всего 2 слова: «Мы здесь». Город сказал своё Слово. М. понял, что он услышан и пространство приняло игру. 9 М. потерял счёт дням. Он даже не мог сказать, сколько блокнотов исписал. Продавец в канцелярском магазине уже начал на него косо посматривать. Каждый день, когда этот парень покупает блокнот и маркер, на стенах появляются новые надписи и листы с обрывками какой-то нелепой истории. - Молодой человек, это вы пишите на стенах и пачкаете Город своими историями? - Это ещё кто кого пачкает. - Может, пора успокоиться, из вас вряд ли выйдет хороший писатель, это я вам как филолог говорю. - Три маркера и два блокнота. Пожалуйста. 10 Середина лета. В Городе с утра во всю мощь искрятся фонтаны, кричат дети и ругаются взрослые. Сонные баристы готовят кофе для себя, лоточники достают товар, а спортсмены ленивой походкой возвращаются с пробежек. Для М. утро стало вторым по важности временем суток. На первом месте стояла ночь и вряд ли что-то могло убрать её с пьедестала. М. тратил начало дня на проверку: что осталось от его надписей и рукописных текстов. Половину листов сдирали дворники, вторая половина гордо висела на глазах у всех, даже не думая вжиматься в стены и прятаться. Он привычным ритмом мерил улицы, за несколько недель (месяцев?) без Л. он пересчитал все расстояния, которые они проходили. Ширина Улицы – от двадцати трёх до двадцати девяти шагов, зависит от настроения домов. От скамейки в сквере до тайм-кафе ровно шестьдесят пять шагов. Расстояние было стабильным. Счёт и сухие цифры успокаивали М. Город улыбался. Впервые за долгое время М. встретил надпись, которую оставил кто-то другой. ''Не говори никому, Всё что случилось забудь’’ - А город-то начитанный сегодня, правда, цитата неточная. Но солдаты маркера и кирпича хотя бы классиков читают, - М. услышал свои мысли откуда-то слева и сзади. Он даже не думал поворачиваться. Ещё не хватало, чтобы начались галлюцинации. - Ей, ты чего. Говорю же, это писали не я и не ты, а значит местные начали читать. Это круто. Так, глядишь, до Кафки доберутся. Л. говорила с ним так, как будто ничего не было. Будто она никуда не девалась, будто М. не стоял возле её подъезда, пытаясь удалить из реальности факт её несуществования. - Да, - М. старался не закричать и по привычке начал считать дыхание, и только после этого медленно повернулся. - Кофе будешь? - Да, только поведу я. Ты ж ни черта в кофе не смыслишь. 11 Следующие три дня М. практически не отходил от Л. Он даже придумал несколько странных историй, почему им надо переночевать у него дома. М. почти не спал, он боялся проснуться где-то в другом времени и месте. М. ни слова не рассказал Л. о последних нескольких неделях (выяснилось, что прошло чуть больше месяца). Л. изменилась, но не настолько, чтобы интересоваться, как она провела это время. В глазах добавилось крапинок, на ладонях появилось несколько новых линий, и слегка отросли волосы. - Слушай, у нас есть дело. И это будет акт вандализма над бытом, - М. старался говорить спокойно, превращая свою задумку в некое подобие шутки. - Там будет кофе? А то что-то последнее время только он меня и спасает, сны какие-то с собаками и странной тёткой знатно поднадоели. - Угу, только вот в этот раз ты будешь его сама там варить, не доверяю я этим кофеварам. Собирайся, а я пока кое-что допишу. М. столько раз писал эту историю, что без труда смог бы сделать это с закрытыми глазами. Он в последний раз нанёс на бумагу своё послание Городу, спрятал блокнот и потащил Л. на улицу. До тайм-кафе они добрались за пятнадцать минут, ночь позволяла переходить дороги в любом месте, а навык «срезать дворами» был у М. в крови. - Добрый вечер, она варит кофе, а я иду в пустую комнату, - М. не дал владельцам кафе даже опомниться и что-то возразить. Комната, разумеется, была пустой. Книги вдоль стены были те же и даже стояли на своих местах. М. быстро нашёл нужную. Он открыл наугад и начал читать: «Время на часах и время внутри. Это два разных времени. М. и Л. это очень хорошо понимали. Время на часах останавливалось. Время внутри бежало со скоростью птиц, летящих в сторону дома. Каждая подобная ночь становилась самой длинной в жизни». - Значит я был прав, - сейчас ему было всё равно, как на его поступок отреагируют владельцы кафе. М. быстро пролистал до конца и убедился, что в книге всё заканчивается на моменте исчезновения Л. Он убрал книгу в сумку, а на её место поставил свой блокнот. Несколько секунд подождал и вновь взял в руки блокнот. Одним резким движением вырвал последнюю страницу. Получалась история, где Л. снова существует, но что из этого выйдет – не ясно. - Такие истории не должны иметь конца. Если его никто не знает, кроме автора, то история не закончилась. - Ты угрожаешь книге? – Л. вошла с двумя чашками кофе. - Нет, спасаю персонажей от скучной старости. - Ммм, тогда ещё и сжечь этот листок надо. Для надёжности. - Жечь мы будем целую книгу, но не эту. 12 Утро выдалось безветренным. Они шли вдвоём по просыпающемуся Городу и улыбались, вспоминая, как на дым от горящей книги выбежала бабушка, явно страдающая от бессонницы и скучной жизни. М. и Л. шли по Улице и молчали. В это утро каждый что-то понял о Городе, себе и о том, кого держал за руку. Дворники уже начали свой танец с метлой, студенты брели домой из клубов, листья шумели на деревьях, а кошки мирно спали возле подъездов. Дневник М. Июль 20.. года. Не секрет, что человек рождается дважды. Первый раз мир показывает себя через крики и холод родильных домов. Во второй раз мир проявляет себя через Город. Не имеет значения, где этот Город находится и как называется. Кто-то просветлевает от тибетских монахов, кто-то от молчания гештальт-терапевта, а кто-то от прочитанных и сказанных слов. Последние являются словорождёнными. Они ищут смысл в надписях на асфальте, в узорах облаков или пьяных криках, что доносятся из окон многоэтажек. Для словорождённых есть только три месяца в году: апрель, август и декабрь. Вдох – задержка дыхания – выдох. Зачатые от слов находят своих по запаху. Они следуют ритму сердца и времени. Им не нужны ответы. Им нужны вопросы. Ответы они найдут на стенах Города. Всегда находили. Врата должны быть открыты практическое приложение к рассказу «Город» Дальнейший текст противопоказано читать тем, кто не читал рассказ. Тем, кто прочитал рассказ и воспринял его, как попытку художественного произведения. Тем, кто предпочитает быть правым, а не счастливым. Тем, кто боится боли и считает, что человек всегда должен испытывать счастье. Тем, кто боится за своё ощущение «идеальности» и «непогрешимости». Тем, кто считает, что рассказы и другие истории люди сочиняют сами. Всем остальным: «Добро пожаловать». В любом населённом пункте можно найти Город. Не имеет значения, как населённый пункт называется и какова в нём численность населения. Далее нахождение в Городе будет заменяться на слово «Изнанка». Но важно не путать первое и второе. Изнанка и Город являются самодостаточными структурами (пространства, состояния, положение точки сборки, хер-пойми-короче). Но человек не может уйти в Город, не оказавшись на Изнанке. Порядок ухода. Выходи из дома один. Это обязательное условие. Иди туда, где бывал часто, но дорогой, которой никогда не ходил. Либо сразу иди туда, где никогда не был в городе. Сдайся пространству и городу. Это ещё один обязательный пункт. Слушай ритм, лови его всем телом и сознанием. Дальше город начнёт тебя вести. Это может быть что угодно: светофоры, люди, внутренний импульс. Всё зависит от твоего доверия. В какой-то момент в сознании начнёт проявляться Безумный. Это не «кто-то», это «как». Отдайся этому «как». Любая логика и попытки подменить умственное понимание на состояние – будут сразу замечены Изнанкой. Человек, попытавшийся из-за своего страха и тупости, подменить истинное состояние на его логическую концепцию состояния – отлучается от Изнанки на неопределённый срок. Безумный будет тащить тебя через город. В этот момент могут начаться спонтанные движения руками или даже всем телом (с большой натяжкой это напоминает танец), возможно, захочется петь или даже кричать. Не сопротивляйся. Безумный знает, что и зачем делает. Он приводит твою частоту и вибрацию в соответствие с частотой и вибрацией Города. Через некоторое время (зависит от времени суток, человека, доверия и города) начнутся глюки. Из встречающихся чаще остальных: говорящие собаки, перемещающиеся деревья, люди с чёрными глазами (глазное яблоко полностью чёрное), дома, которых раньше не было. До этого этапа доходят почти все, кто пытаются общаться с городом. Но тут же почти все допускают ошибку: НЕЛЬЗЯ ЗАЛИПАТЬ. Это самая простая разводка, на которую ведутся почти все. Лучшая стратегия: «Глюки, не до вас, у меня дела». Если человек попытается взаимодействовать с одним из «глюков», то на Изнанку его не пустят. Когда глюки встанут на свои места, человек адаптируется в состояние Безумного, можно вдохнуть и выдохнуть пространство и ещё раз сдаться ему. Добро пожаловать в Город. Город во всех городах – один. Изнанка – имеет разные проявления. Очень важно доверять Городу, а не страху. Чтобы Врата были открыты, страх должен быть остановлен. Нет смысла бояться. Выход из Города у каждого происходит по персональной схеме (помни про доверие). Важно. Не завязнуть на желаниях в Городе. Он этого не любит. Город жестоко шутит с каждым, кто требует от него чудес, волшебства и магии, особенно жёстко поступают с теми, кто считает, что Город им что-то должен, например, заботу и любовь. В противном случае, можно вернуться в довольно отвратительную версию города (очень похожее пространство – Горгород). Брать с собой кого-либо на Изнанку или в Город можно только в том случае, если этого человека зовёт Изнанка или Город. Этот зов ни с чем не спутаешь. В Городе каждое живое существо – знак. Оно живое и самодостаточное. Оно принципиально отличается от «людей». У него другой вектор движения, частота и мотивы. В Городе можно петь, танцевать и читать стихи. Город слушает каждого внимательно. Но нельзя танцевать, стягивая на себя пространство, запрещено читать стихи, чтобы быть «услышанным», категорически запрещено петь, чтобы было «красиво». Действие ради действия. В противном случае – человек оказывается в ловушке Безумного. А ещё в Городе можно писать на стенах. Про этот аспект подробно говорится в рассказе. Через пребывание в Изнанке можно уйти на дальние рубежи происходящего. Но здесь нет универсальных механизмов, каждый человек сам решает делать это или нет. Безумный и Изнанка уведут его туда, куда ему можно и нужно (во время пребывания в Городе эти слова считаются равнозначными).